На столе, за которым обедают, гордо высится стул. Если взобраться на него, а потом сделать еще один рывок вверх и влево, то очутишься в спальне, вернее, на кровати. Потому что никакой спальни нет, как нет ни у кого из героев «Московского хора» личного жизненного пространства. Считаные коммунальные квадратные метры художник Алексей Порай-Кошиц (лауреат последней «Золотой маски» за сценографию додинской «Чайки») не растянул вдоль рампы или вглубь от нее, а взметнул вверх.
Как будто какой-то внутренний взрыв оторвал все эти окна, шкафы и батареи от их привычных мест, а затем нагромоздил их одно над другим, оставив при том каждую из старых, некрасивых вещей почти невредимой. Обитатели вынуждены бегать вверх-вниз, а когда совсем припрет — лезть, точно альпинисты, по отвесной скале. Герои немного похожи на обитателей кукольного дома, какие любят мастерить в северных странах, скрывая в створках и закоулках большой игрушки маленьких человечков. Вот и здесь люди вдруг высыпают на сцену ниоткуда, точно из каких-то нор. Ведь этот одновременно гипер- и сюрреалистический иконостас советского коммунального быта скрывает собой отнюдь не алтарь, а черную бесконечность.
Оттуда, почти что из небытия, возвращаются люди: действие «Московского хора» происходит во времена ХХ съезда. Из ссылки в столицу одни родственники возвращаются к другим, сюда же, на эти считаные метры. Тут уже царит «оттепель», а приехавшие все еще «заморожены» в образах фанатиков сталинизма. Измученные сами, они готовы мучить других. Люди толкутся на пятачке, обсуждают друг друга, скандалят, изменяют и возвращаются в семью, а вместе с соседями поют в том самом жэковском хоре, руководитель которого так мечтает о выступлении на фестивале. Людмила Петрушевская написала пьесу в 80-е годы. Тогда казалось, что сочинила на горячей волне перестроечной правды. Теперь стало ясно — на все времена.
В новом спектакле заняты многие актеры, давно не получавшие новых ролей. А на роль главной героини Лики вообще приглашена актриса со стороны — Татьяна Щуко из театра «На Литейном». Но кажется, что все те, кто находятся на сцене, так всю жизнь и играли постоянно вместе. Хотя госпожа Щуко в «Московском хоре» действительно лучше всех. Поначалу исхудавшая, маленькая, в накинутой на исподнее шинели, жалующаяся на прогрессирующую слепоту, ее Лика оказывается едва ли не более зоркой, чем все остальные. Во втором акте она принаряжается и словно воскресает. Ведь непослушная жизнь знай делает свое дело: внучка Лики, вчерашняя школьница, рожает внебрачного ребенка, и старуха буквально своими руками подталкивает стесняющегося отца к колясочке. А бывшие ссыльные, точно мутировавшие сказочницы, красуются в распахнутом окошке и пишут гневное письмо товарищу Хрущеву с жалобой на разврат и моральное разложение своих родных.
Малый драматический вновь нашел тот неуловимый баланс между каждым сценическим характером и общим строем спектакля, который поднимает психологически подробную историю до уровня высоких метафор. Которые не торчат режиссерским знаменем, но словно проявляются сами собой. Как многочисленные участники самодеятельности, материализующиеся из ничего и хором поющие Баха, Перголезе и Дунаевского. Зафиксированный автором уклад человеческих отношений театр показывает без праведного гнева и без тени пошлой ностальгии, выпукло, беспощадно и в то же время сердечно. В «Московском хоре» не стесняются поддаться понятной сентиментальности, но не пропустят случая выпятить и обвести жирным какую-нибудь гротескную черту. Пьеса сыграна как большая трагикомедия про очень любимых советских чудовищ.
Этот спектакль душевно выношен и при этом завидно технологичен. «Московский хор» сделан так, что в нем не хочется сократить ни единой минуты, потому что в нем нет ни одного лишнего или неточного жеста, всего хватает и ни в чем нет недостатка. В лучшие свои минуты очень смешной и безнадежно печальный спектакль дотягивается до уровня «Братьев и сестер», додинского шедевра, до сих пор идущего на сцене МДТ. Это их, так сказать, городская вариация.
В программке написано так: постановка Игоря Коняева, художественный руководитель постановки Лев Додин. Что принесено в спектакль режиссером начинающим, а что — многоопытным, можно попытаться разделить. Но в конце концов, все лавры конкретного «Хора» выдающийся мастер и молодой режиссер как-нибудь поделят. Зато лавры создания Малого драматического именно как труппы и как театрального организма, не допускающего сбоев и каждый раз показывающего высший сценический класс, принадлежат, разумеется, по-прежнему Льву Додину. На фестивале «Новая драма» его Малый драматический выступал в разделе «вне конкурса». Как еще раз доказал «Московский хор», именно это словосочетание лучше всего определяет статус питерского Театра Европы в современном русском театре
Коммерсант
Роман Должанский, 6-06-2002
