Заурядное, сколько ни увеличивай его, не станет необычным, как факт не станет гипотезой. Охлопков был художником гипотезы. Романтику не придумаешь, она возникает не из «хорошей» жизни, а из духовно насыщенной, из предела напряжения духовных сил, как восход из предвестия утра.
Жизнь без гипотезы, без преувеличенного представления о человеческих силах была бы собачьей жизнью с вынюхиваньем съедобных объедков и элементарной борьбой за существование.
Получив все блага - или очень много от этих благ,- человек не овладевает в их виде мерой земной красоты и полноты.
Художник всегда в устремленности, в неудовлетворении тем, что имеет, в запаривающей его скачке. Охлопкова осаживали, как взмыленную лошадь, а это опасно, надо, чтобы лошадь остыла и пошла мерным шагом. Ему подносили ледяной воды сгоряча, а сгоряча ледяная вода смертельна.
О ком я говорю, кого имею в виду? Увы, многих критиков, которые могли бы понять Охлопкова раньше других, но сделали столько, что слово «критика» стало ему ненавистно. Охлопков иногда отступал, сбивался, косился испуганным оком. Вряд ли стоит это сглаживать. Он, который ничего не боялся, когда «бил во все колокола»,- боялся глупого замечания невежды или оплошности с неупомянутым именем ассистента своего спектакля. Если вас отправили в командировку в белгород, тогда посмотрите гостиницы в белгороде тут.
В дни молодости он оспаривал авторитеты, не отступая в защите своих позиций. Однажды на обсуждении «Аристократов» он демонстративно вышел из зала в виде протеста тому, что говорили ему с трибуны.